Он с детства любил окна. О да-а-а… Те самые желтоватые струпья света а черной коже спящего города… Одиннадцатый этаж обязывал. Он показывал ему сцены. Вот мужик бьет женщину, вот полупьяный электрик из соседнего подъезда готовит себе ужин, вот жена встречает мужа после ночной смены… Он любил окна…
Однажды, когда все спали, он подошел к окну. Он видел соседний подъезд. Он видел, как два человека делали то, что потом позволит появиться на свет маленькому кричащему существу… О, как он ненавидел этих существ. Ведь они отняли у него мать. Мать весь день была с «ребенком». Так это называлось у взрослых. Тогда ему было девять. Но он смотрел на этих двоих напротив, а потом муж встал, взял лампу и ударил жену. Он бил ее минут десять. А утром его увезли на странной машине с мигалками. Они моргали и раздражали его…
Он встал, оделся и пошел в кухню. Он отчаянно хотел
(выпить?)
обдумать свое положение. Он налил себе стаканчик (пойла) и выпил. В животе жестко рванула алкогольная продукция. Вены чуть заметно вздулись. Он слегка хихикнул и подмигнул отражению в зеркале. Там же отражался циферблат. Он посмотрел. Девять. Ровно. Он отхлебнул еще (пойла?) и понял: не девять, а три. Ночь. Тихая, летняя. Он допил и хихикнул. Почему она должна была учить его? За что? Она странная. Серая в крапинку. Ее зовут «жена». Странно. Совсем как та, в подъезде напротив. Он отчетливо представил себе мягкую ночную настольную лампу и удары в футболе. Пришлось снова хихикнуть чтобы не сойти с ума. Он развернулся и схватил со стола вазу с гиацинтами. Снежными гиацинтами, ровным потоком хлынувшими на пол. Он всплакнул (несправедливо это?) о себе. Так можно. Можно взять в руки железо. Тонкое, гибельное железо Железной Железяки. Он усмехнулся. (даже не хихикнул) Он устал терпеть. Его выгнали с работы и он пил Всякую Всячину. Она безвредна
(в малых дохах?)
для организма. Для его, остро отточенного, как Железная Железяка, организма. Зря мама не дала ему поиграть с синим кроликом во дворе. Зря никто не верил... Не стоило его бить…
Он шел через коридор в комнату. К жене. К самке, которую звали «жена». Это она виновата. Он тихо вел кромкой ножа по стене, вызывая к жизни странный шуршащий звук умирающих обоев… Они лоскутами падали за
(его?)
спиной, застывая злобными змеями. Они пугали. Почти как картинка в окне напротив.
Нож вошел в ее тело. Тихо и без звука
(Получи свое, мразь!! Получи то, что не взяла там, за окном, за клочьями рваного обойного тумана!)
на пол падали лоскуты одежды, ложась на рваные обойные полосы с потеками старого клея на внешней стороне…
(Получай, сука! Плати по счету за воду, сраная стерва!)
Он молчал, но слова рвались в его мозгу на полосы и тихо ложились к ее одежде, затмевая психоделичный свет кровавой, как ее вода, луны. Так сказал Фред. Он был лиловый… А кровь – красной и теплой…
Парень резко вскочил на кровати. Холодный пот резко очерченной рамкой брал его глаза в фокус. (Приснится же такое) Он осмотрелся: жена, занавески, восходящее солнце… Все, как всегда. Он оделся и пошел на кухню. Две кружки кофе тихим уханьем отдались в желудке и умолкли. Все, как всегда. Он встал, вернулся, поцеловал (любимую?) жену и вышел под струи солнечного света. Все как всегда… Парень тихо хихикнул…
Но, господи, как же он любил окна…
Майк не сошел с ума. Просто вот такие вещи иногда рождаются ночью...
Однажды, когда все спали, он подошел к окну. Он видел соседний подъезд. Он видел, как два человека делали то, что потом позволит появиться на свет маленькому кричащему существу… О, как он ненавидел этих существ. Ведь они отняли у него мать. Мать весь день была с «ребенком». Так это называлось у взрослых. Тогда ему было девять. Но он смотрел на этих двоих напротив, а потом муж встал, взял лампу и ударил жену. Он бил ее минут десять. А утром его увезли на странной машине с мигалками. Они моргали и раздражали его…
Он встал, оделся и пошел в кухню. Он отчаянно хотел
(выпить?)
обдумать свое положение. Он налил себе стаканчик (пойла) и выпил. В животе жестко рванула алкогольная продукция. Вены чуть заметно вздулись. Он слегка хихикнул и подмигнул отражению в зеркале. Там же отражался циферблат. Он посмотрел. Девять. Ровно. Он отхлебнул еще (пойла?) и понял: не девять, а три. Ночь. Тихая, летняя. Он допил и хихикнул. Почему она должна была учить его? За что? Она странная. Серая в крапинку. Ее зовут «жена». Странно. Совсем как та, в подъезде напротив. Он отчетливо представил себе мягкую ночную настольную лампу и удары в футболе. Пришлось снова хихикнуть чтобы не сойти с ума. Он развернулся и схватил со стола вазу с гиацинтами. Снежными гиацинтами, ровным потоком хлынувшими на пол. Он всплакнул (несправедливо это?) о себе. Так можно. Можно взять в руки железо. Тонкое, гибельное железо Железной Железяки. Он усмехнулся. (даже не хихикнул) Он устал терпеть. Его выгнали с работы и он пил Всякую Всячину. Она безвредна
(в малых дохах?)
для организма. Для его, остро отточенного, как Железная Железяка, организма. Зря мама не дала ему поиграть с синим кроликом во дворе. Зря никто не верил... Не стоило его бить…
Он шел через коридор в комнату. К жене. К самке, которую звали «жена». Это она виновата. Он тихо вел кромкой ножа по стене, вызывая к жизни странный шуршащий звук умирающих обоев… Они лоскутами падали за
(его?)
спиной, застывая злобными змеями. Они пугали. Почти как картинка в окне напротив.
Нож вошел в ее тело. Тихо и без звука
(Получи свое, мразь!! Получи то, что не взяла там, за окном, за клочьями рваного обойного тумана!)
на пол падали лоскуты одежды, ложась на рваные обойные полосы с потеками старого клея на внешней стороне…
(Получай, сука! Плати по счету за воду, сраная стерва!)
Он молчал, но слова рвались в его мозгу на полосы и тихо ложились к ее одежде, затмевая психоделичный свет кровавой, как ее вода, луны. Так сказал Фред. Он был лиловый… А кровь – красной и теплой…
Парень резко вскочил на кровати. Холодный пот резко очерченной рамкой брал его глаза в фокус. (Приснится же такое) Он осмотрелся: жена, занавески, восходящее солнце… Все, как всегда. Он оделся и пошел на кухню. Две кружки кофе тихим уханьем отдались в желудке и умолкли. Все, как всегда. Он встал, вернулся, поцеловал (любимую?) жену и вышел под струи солнечного света. Все как всегда… Парень тихо хихикнул…
Но, господи, как же он любил окна…
Майк не сошел с ума. Просто вот такие вещи иногда рождаются ночью...