вторник, 04 ноября 2008
Все, что мне в ней казалось загадочным и богатым внутренним миром, оказалось просто ебанутостью
четверг, 19 июня 2008
Там, за стеклом, засыпающий и укрывающийся ночью город. Там. Где все искажено и расплывчато. Там, за ночным окном.
Когда в комнате горит свет, когда звучит музыка и смех, когда ничего не расчленяет твой мозг - взгляни за окно.
Там, скрытые пеленой времени и света, пляшем мы - такие, какими мы были сотни и тысячи лет назад. Посмотри на нас.
Вот мы совсем юны и свежи, рассуждаем о жизни и смерти, целуемся и играем; мы зарекаемся не курить и не убивать. Мы только начинаем свой нелегкий путь к свету и боли.
Вот мы, счастливые и пьяные, постигаем глубину боли и разочарования, рассуждаем о любви до самой смерти и о ненависти до конца, о чести и возмездии... Мы говорим громкими и звучными словами и в наших душах сияет свет истины и веры. Мы продолжаем движение к сияющей бездне под ногами.
Вот новый кадр: мы живем, берем от жизни все, не думая о завтрашнем дне, решая для себя, каким должен стать мир под ногами. Мы - боги и демоны, квитэссенция чистой правды и жестокости. Мы цепной пилой врезаемся в жизнь, забирая то, что нам надо и нет никого умнее, честнее, добрее и справедливее нас.
Здесь, у ночного окна, мы смотрим в глубину времени, вверх, в тьму над нашими головами. Где те беззаботные дети, которые верили в исходные чувства, так смело рассуждали о вечности и постигали вселенную? Почему мы смотрим в глаза и видим отражение собственных мелких и жестоких душ? Мы ломаем жизнь и жизни, стремимся к собственному благополучию и давно не верим своим словам. Мы не смотрим в сияющую бездну под ногами. Нам уже нет до нее дела.
Лишь иногда тоскующий взгляд взрезает пелену ночи за окном и мы оживаем. Мы босиком ходим по асфальту и клянемся друг другу в верности, пьем на танках и дышим жизнью.
Чтобы потом вновь нырнуть в светящуюся пучину бытовухи и обыденности. Мы закостенели и зачерствели. И нам так тяжело прорываться вверх, к тьме за окном.
К смеющимся и танцующим беззаботным детям, которыми мы были когда-то...
Когда в комнате горит свет, когда звучит музыка и смех, когда ничего не расчленяет твой мозг - взгляни за окно.
Там, скрытые пеленой времени и света, пляшем мы - такие, какими мы были сотни и тысячи лет назад. Посмотри на нас.
Вот мы совсем юны и свежи, рассуждаем о жизни и смерти, целуемся и играем; мы зарекаемся не курить и не убивать. Мы только начинаем свой нелегкий путь к свету и боли.
Вот мы, счастливые и пьяные, постигаем глубину боли и разочарования, рассуждаем о любви до самой смерти и о ненависти до конца, о чести и возмездии... Мы говорим громкими и звучными словами и в наших душах сияет свет истины и веры. Мы продолжаем движение к сияющей бездне под ногами.
Вот новый кадр: мы живем, берем от жизни все, не думая о завтрашнем дне, решая для себя, каким должен стать мир под ногами. Мы - боги и демоны, квитэссенция чистой правды и жестокости. Мы цепной пилой врезаемся в жизнь, забирая то, что нам надо и нет никого умнее, честнее, добрее и справедливее нас.
Здесь, у ночного окна, мы смотрим в глубину времени, вверх, в тьму над нашими головами. Где те беззаботные дети, которые верили в исходные чувства, так смело рассуждали о вечности и постигали вселенную? Почему мы смотрим в глаза и видим отражение собственных мелких и жестоких душ? Мы ломаем жизнь и жизни, стремимся к собственному благополучию и давно не верим своим словам. Мы не смотрим в сияющую бездну под ногами. Нам уже нет до нее дела.
Лишь иногда тоскующий взгляд взрезает пелену ночи за окном и мы оживаем. Мы босиком ходим по асфальту и клянемся друг другу в верности, пьем на танках и дышим жизнью.
Чтобы потом вновь нырнуть в светящуюся пучину бытовухи и обыденности. Мы закостенели и зачерствели. И нам так тяжело прорываться вверх, к тьме за окном.
К смеющимся и танцующим беззаботным детям, которыми мы были когда-то...
вторник, 11 декабря 2007
Я - чувство безысходной неопределенности Майка.
среда, 18 апреля 2007
Камера, звук…
Мотор.
Тишина. Логичная и обоснованная тишина где-то около пяти часов утра. Именно в это время и начинается самое интересное. Именно этот тихий и незаметный участок времени до рассвета – время призраков.
Они приходят из углов, из дыр прозрачной темноты, скрывающейся от приглушенного света ночника или яркого режущего света монитора. Туманной дымкой окружая и окутывая тебя, они проникают в твое сознание хороводом бессвязных видений.
Залитая солнцем набережная сменяется прохладой открытого ночного окна, вкус сигарет смешивается со вкусом помады и ликера, вытесняется сияющей наледью на крышах, весенними заморозками и сосульками в рост человека длинной. Синеватый сигаретный дым рвут вспышки звуков, вкус цветов и запах озона.
Щелчок.
Еще одна рюмка цепной пилой входит в горло, оставляя странный налет и ночь вспыхивает и распадается на запчасти. Только так и можно спастись от тягучей тоски. Тягучей не как древесная смола, а как смола, постепенно заливающая сидящее на коре насекомое. Правда ненадолго. На несколько минут.
Щелчок.
Повторить.
Главное – это продержаться до того момента, когда веки оплавятся и запечатают глаза, заставляя забыться бессмысленным и болезненным сном без сновидений. И утро, синеватое от ночных сигарет, будет царапать завесу дыма косыми лучами. И день, суматошный и жаркий, будет давить на мозг бытовухой и символами. И вечер с пометкой «уснуть любой ценой» И ночь с ярлыком новой неудачной попытки…
И снова расступится темнота и в сознание хлынут ностальгически острые образы.
Щелчок.
Повторить.
И еще раз повторить.
Все, что мы любим, неизменно умрет. И мы – тоже умрем. И ночь, в принципе, не может быть бесконечной. Но все равно каждый из нас знает, что есть кто-то, кто никогда нас не отпустит.
И есть кто-то, кого никогда не отпустим мы.
Повторить…
Камера стоп.
Снято.
Мотор.
Тишина. Логичная и обоснованная тишина где-то около пяти часов утра. Именно в это время и начинается самое интересное. Именно этот тихий и незаметный участок времени до рассвета – время призраков.
Они приходят из углов, из дыр прозрачной темноты, скрывающейся от приглушенного света ночника или яркого режущего света монитора. Туманной дымкой окружая и окутывая тебя, они проникают в твое сознание хороводом бессвязных видений.
Залитая солнцем набережная сменяется прохладой открытого ночного окна, вкус сигарет смешивается со вкусом помады и ликера, вытесняется сияющей наледью на крышах, весенними заморозками и сосульками в рост человека длинной. Синеватый сигаретный дым рвут вспышки звуков, вкус цветов и запах озона.
Щелчок.
Еще одна рюмка цепной пилой входит в горло, оставляя странный налет и ночь вспыхивает и распадается на запчасти. Только так и можно спастись от тягучей тоски. Тягучей не как древесная смола, а как смола, постепенно заливающая сидящее на коре насекомое. Правда ненадолго. На несколько минут.
Щелчок.
Повторить.
Главное – это продержаться до того момента, когда веки оплавятся и запечатают глаза, заставляя забыться бессмысленным и болезненным сном без сновидений. И утро, синеватое от ночных сигарет, будет царапать завесу дыма косыми лучами. И день, суматошный и жаркий, будет давить на мозг бытовухой и символами. И вечер с пометкой «уснуть любой ценой» И ночь с ярлыком новой неудачной попытки…
И снова расступится темнота и в сознание хлынут ностальгически острые образы.
Щелчок.
Повторить.
И еще раз повторить.
Все, что мы любим, неизменно умрет. И мы – тоже умрем. И ночь, в принципе, не может быть бесконечной. Но все равно каждый из нас знает, что есть кто-то, кто никогда нас не отпустит.
И есть кто-то, кого никогда не отпустим мы.
Повторить…
Камера стоп.
Снято.
пятница, 03 ноября 2006
Мой горизонт кристально ясен
И полон радужных картин
Не потому, что мир прекрасен,
А потому, что я - кретин.
(с)Игорь Губерман
И полон радужных картин
Не потому, что мир прекрасен,
А потому, что я - кретин.
(с)Игорь Губерман
четверг, 05 октября 2006
Я абсолютная непричастность Майка.
четверг, 29 декабря 2005
Я - чувство непричастности Майка.
среда, 28 декабря 2005
Я - чувство относительной удовлетворенности Майка.
Я - бесконечная усталость Майка...
Я - глобальная паранойя Майка...
четверг, 10 ноября 2005
Собссна, субж...
пятница, 29 июля 2005
Сейчас бы рвануться с кем-нибудь в
темноту ночной трассы, вцепиться в
ветер, обогнать его, слиться с
дорогой... Открыть окна и курить выгорающие в потоке
воздуха сигареты, слушать магнитолу вполуха и
ловить периферией зрения
желтоватый свет магистральных фонарей...
И бежать...от себя? от других? от жизни?
Жить моментом, забывая о течении времени.
Пусть время растворится в скорости несущейся под колесами Трассы.
Время двух умов и сердец,
точек на карте автодорог,
единиц жизни...
Такой человек был...
когда-то...
давно...
четверг, 14 июля 2005
Он с детства любил окна. О да-а-а… Те самые желтоватые струпья света а черной коже спящего города… Одиннадцатый этаж обязывал. Он показывал ему сцены. Вот мужик бьет женщину, вот полупьяный электрик из соседнего подъезда готовит себе ужин, вот жена встречает мужа после ночной смены… Он любил окна…
Однажды, когда все спали, он подошел к окну. Он видел соседний подъезд. Он видел, как два человека делали то, что потом позволит появиться на свет маленькому кричащему существу… О, как он ненавидел этих существ. Ведь они отняли у него мать. Мать весь день была с «ребенком». Так это называлось у взрослых. Тогда ему было девять. Но он смотрел на этих двоих напротив, а потом муж встал, взял лампу и ударил жену. Он бил ее минут десять. А утром его увезли на странной машине с мигалками. Они моргали и раздражали его…
Он встал, оделся и пошел в кухню. Он отчаянно хотел
(выпить?)
обдумать свое положение. Он налил себе стаканчик (пойла) и выпил. В животе жестко рванула алкогольная продукция. Вены чуть заметно вздулись. Он слегка хихикнул и подмигнул отражению в зеркале. Там же отражался циферблат. Он посмотрел. Девять. Ровно. Он отхлебнул еще (пойла?) и понял: не девять, а три. Ночь. Тихая, летняя. Он допил и хихикнул. Почему она должна была учить его? За что? Она странная. Серая в крапинку. Ее зовут «жена». Странно. Совсем как та, в подъезде напротив. Он отчетливо представил себе мягкую ночную настольную лампу и удары в футболе. Пришлось снова хихикнуть чтобы не сойти с ума. Он развернулся и схватил со стола вазу с гиацинтами. Снежными гиацинтами, ровным потоком хлынувшими на пол. Он всплакнул (несправедливо это?) о себе. Так можно. Можно взять в руки железо. Тонкое, гибельное железо Железной Железяки. Он усмехнулся. (даже не хихикнул) Он устал терпеть. Его выгнали с работы и он пил Всякую Всячину. Она безвредна
(в малых дохах?)
для организма. Для его, остро отточенного, как Железная Железяка, организма. Зря мама не дала ему поиграть с синим кроликом во дворе. Зря никто не верил... Не стоило его бить…
Он шел через коридор в комнату. К жене. К самке, которую звали «жена». Это она виновата. Он тихо вел кромкой ножа по стене, вызывая к жизни странный шуршащий звук умирающих обоев… Они лоскутами падали за
(его?)
спиной, застывая злобными змеями. Они пугали. Почти как картинка в окне напротив.
Нож вошел в ее тело. Тихо и без звука
(Получи свое, мразь!! Получи то, что не взяла там, за окном, за клочьями рваного обойного тумана!)
на пол падали лоскуты одежды, ложась на рваные обойные полосы с потеками старого клея на внешней стороне…
(Получай, сука! Плати по счету за воду, сраная стерва!)
Он молчал, но слова рвались в его мозгу на полосы и тихо ложились к ее одежде, затмевая психоделичный свет кровавой, как ее вода, луны. Так сказал Фред. Он был лиловый… А кровь – красной и теплой…
Парень резко вскочил на кровати. Холодный пот резко очерченной рамкой брал его глаза в фокус. (Приснится же такое) Он осмотрелся: жена, занавески, восходящее солнце… Все, как всегда. Он оделся и пошел на кухню. Две кружки кофе тихим уханьем отдались в желудке и умолкли. Все, как всегда. Он встал, вернулся, поцеловал (любимую?) жену и вышел под струи солнечного света. Все как всегда… Парень тихо хихикнул…
Но, господи, как же он любил окна…
Майк не сошел с ума. Просто вот такие вещи иногда рождаются ночью...
Однажды, когда все спали, он подошел к окну. Он видел соседний подъезд. Он видел, как два человека делали то, что потом позволит появиться на свет маленькому кричащему существу… О, как он ненавидел этих существ. Ведь они отняли у него мать. Мать весь день была с «ребенком». Так это называлось у взрослых. Тогда ему было девять. Но он смотрел на этих двоих напротив, а потом муж встал, взял лампу и ударил жену. Он бил ее минут десять. А утром его увезли на странной машине с мигалками. Они моргали и раздражали его…
Он встал, оделся и пошел в кухню. Он отчаянно хотел
(выпить?)
обдумать свое положение. Он налил себе стаканчик (пойла) и выпил. В животе жестко рванула алкогольная продукция. Вены чуть заметно вздулись. Он слегка хихикнул и подмигнул отражению в зеркале. Там же отражался циферблат. Он посмотрел. Девять. Ровно. Он отхлебнул еще (пойла?) и понял: не девять, а три. Ночь. Тихая, летняя. Он допил и хихикнул. Почему она должна была учить его? За что? Она странная. Серая в крапинку. Ее зовут «жена». Странно. Совсем как та, в подъезде напротив. Он отчетливо представил себе мягкую ночную настольную лампу и удары в футболе. Пришлось снова хихикнуть чтобы не сойти с ума. Он развернулся и схватил со стола вазу с гиацинтами. Снежными гиацинтами, ровным потоком хлынувшими на пол. Он всплакнул (несправедливо это?) о себе. Так можно. Можно взять в руки железо. Тонкое, гибельное железо Железной Железяки. Он усмехнулся. (даже не хихикнул) Он устал терпеть. Его выгнали с работы и он пил Всякую Всячину. Она безвредна
(в малых дохах?)
для организма. Для его, остро отточенного, как Железная Железяка, организма. Зря мама не дала ему поиграть с синим кроликом во дворе. Зря никто не верил... Не стоило его бить…
Он шел через коридор в комнату. К жене. К самке, которую звали «жена». Это она виновата. Он тихо вел кромкой ножа по стене, вызывая к жизни странный шуршащий звук умирающих обоев… Они лоскутами падали за
(его?)
спиной, застывая злобными змеями. Они пугали. Почти как картинка в окне напротив.
Нож вошел в ее тело. Тихо и без звука
(Получи свое, мразь!! Получи то, что не взяла там, за окном, за клочьями рваного обойного тумана!)
на пол падали лоскуты одежды, ложась на рваные обойные полосы с потеками старого клея на внешней стороне…
(Получай, сука! Плати по счету за воду, сраная стерва!)
Он молчал, но слова рвались в его мозгу на полосы и тихо ложились к ее одежде, затмевая психоделичный свет кровавой, как ее вода, луны. Так сказал Фред. Он был лиловый… А кровь – красной и теплой…
Парень резко вскочил на кровати. Холодный пот резко очерченной рамкой брал его глаза в фокус. (Приснится же такое) Он осмотрелся: жена, занавески, восходящее солнце… Все, как всегда. Он оделся и пошел на кухню. Две кружки кофе тихим уханьем отдались в желудке и умолкли. Все, как всегда. Он встал, вернулся, поцеловал (любимую?) жену и вышел под струи солнечного света. Все как всегда… Парень тихо хихикнул…
Но, господи, как же он любил окна…
Майк не сошел с ума. Просто вот такие вещи иногда рождаются ночью...
понедельник, 27 июня 2005
Все мое было и будет,
Быть смешным я привыкаю.
Как вода - люди и люди,
Я их пью. Я развлекаюсь!
Шерох шин, грохот мотора -
Трасса ждет и неизбежна.
Ждет тебя проклятый город,
Город твой спит безмятежно.
Он снова здесь. Пустой и мертвый, с искрами чужих душ в бетонном желудке, давящий и злобный, древний, как уран, но молодой, как заточенная сталь... Город. Когда ты засыпаешь, он приходит в твои сны мягким урчанием миллионов ничего не значащих иллюзий. Он грызет тебя изнутри. Он сожрет тебя и забудет. Он не помнит ничего. Тупой и жестокий механизм, подчиняющий себе или уничтожающий. Зачем он здесь? Кто знает...
Серый свинец стального неба раздавит остатки сил, превращая душу в безвольный комок отчаяния. Металлическая серость будней, сероватый страх ночи, иссиня серый цвет мертвых окон... Боль и страх в каждом углу, животная радость в горящих окнах... Кому это надо? Будь исключением, ищи глазами бездну голубого неба, рви границы условностей и стандартности, вырвись из потока безликой судьбы, сдохни в жерновах механизма-убийцы, растай в памяти металлических потоков, ощути реальность чугунного обруча МКАДа и забудь все, что я говорил. Забудь мой голос, глаза и пальцы... Город? Я ненавижу город...
вторник, 19 апреля 2005
ТЕКСТ СОДЕРЖИТ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ, СЦЕНЫ НАСИЛИЯ, УПОТРЕБЛЕНИЯ СПИРТНОГО И НАРКОТИКОВ, ПРОПИТАН ЦИНИЗМОМ И ЖЕСТОКОСТЬЮ И НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ДЛЯ ПРОЧТЕНИЯ ВЕРУЮЩИМ, ЛЮДЯМ СО СЛАБОЙ ПСИХИКОЙ, ДЕТЯМ, БЕРЕМЕННЫМ И КОРМЯЩИМ ЖЕНЩИНАМ
Ну я предупредил, короче...
Значит интересно все-таки? Ну ладно, так и быть, расскажу. - Я перекинул ногу на ногу и слегка поменял положение плеч, чтобы расслабить слушателей. - В общем так дело было...
...Сидел я, в общем. Просто сидел. Или лежал. Или стоял, что в принципе не важно, потому, что направления еще не было. И стало мне скучно. Просто скучно. И отделил я свет от тьмы и подумал: прикольно. То светло, то темно. Забавно так и необычно. И сидел втыкал на это многоцветие целый день. Но потом снова стало скучно. И создал я твердь. Земную. Ну типа взял несколько тератонн антиматерии и разложил ее на вещество с электронами и вещество с позитронами. Потом сконцентрировал массу света в отдельных точках и образовал привычные светила, распределив свет и тьму по уголкам вселенной. Далее по-быстрому соштамповал инопланетян и запряг их светила в галактики концентрировать. Они ребята смышленые оказались. А потом выбрал планетку одну, получше и сел на нее. На тени втыкать. Провтыкал остаток дня. Ну, в общем, стало интереснее.
На следующий день захотелось. И я создал Жидкость. Соединил набор молекул почвенного углерода, все остальные компоненты взял прямо из атмосферы. Попробовал. Понравилось. Но пить восьмидесятиградусный спирт одному - скучно. Поэтому я отделил от себя Отца и Сына и обозвался Духом святым. Ну торкнула меня идея. И остаток дня мы нагло пробухали.
На следующий день пришла маза забить косяк. Но для того, чтобы забить косяк, нужна трава. А траву я создать еще не удосужился. Ну это разве проблема? Неа. Ну вот пораскинул я своим триединым мозгом и создал растения всякие. Но тута и выяснился побочный эффект: растения на спирту не могли долго жить. Они начинали буянить, орать "Хочу еще!!", бить друг-другу стволы, а потом подыхали от белой горячки, закусаные насмерть пьяными лоботомированными хомячками. Которых, кстати, тоже еще не было. Ну не суть. В общем, пришлось спирт из жидкости убирать. Кое-где я в воду, конечно, соли добавил. Для прикола. Но в целом трава жила, тянулась и штырила. Втыкал остаток дня на хомячков и шушпанчика.
Потом стало хуже: Захотелось мне трубку для гаша. Ну а из чего ее делать? Из дерева - несолидно. Решил из кости. Создал жаб, змей и прочих тварей. Сделал трубку, обернутую кожей анаконды. Понравилось. Как щас помню: пятый день был.
На шестой мне стало грустно. Сезонное, видимо... И создал я птиц, животных и Проктолога, который на тот момент формы постоянной не имел. Но водку уже пил.
А потом пить с самим собой, пусть и триединым, и с Проктологом - скучно. И создал я... Кого? Ну с кем пить можно? Мужика, конечно. И мы с ним начали бухать жестоко. Оперативно.
К концу дня он мне и говорит: "Б-батя, еб твою ногу, ты мне аппарат-то сделал, а вот куда его пристроить - не додумался." Я от собственной тупости аж трубку разбил, изумляясь. Выдрал у мужика ребро, сделал новую трубку, забил туда плюшку, взорвал и сделал чуваку девушку. До конца дня я его не видел.
Потом мы долго бухали, потом я им комфорту заделал... Но говорил сволочам: "Не жрите галлюциногенные грибочки". Ибо нехуй. Но нет же. Проктолог к тому времени принял вполне человеческий облик, подвалил к этим уродам и нажарил им грибов. Те покушали и с катушек - бряк. Орут на проктолога: "Бля! Змея!!" Ну, глюки, в общем, неплохие словили. Ну я их и отправил в степи Египта. Тогда там еще были степи... Но потом туда пришел Проктолог. Он еще долго ходил по планете и грибы народу толкал.
С Каином и Авелем тоже нехорошо приключилось... Кто же знал, что Каин тупой такой. Ветер подул, у него дым к земле прибило, а у Авеля в небо утянуло... Ну он братца и порешал. Кретин. У Авеля в дары просто почти стакан плана затесался, вот я его дымок и стал тянуть. Естественно, его вверх утянуло. А тот...
Я сменил позу и посмотрел на изумленных слушателей. Тут самый пьяный и спрашивает: "А горы свернуть можешь?" Ну я гордо киваю, говорю: "Марианчкую впадину знаешь? Вот раньше она была горой." А он не верит. Ну я и доказал. Кто же знал, что волной столько народу в Индонезии поубивает? Трудно все-таки жить простому русскому Богу на этой чертовой планете...
Ну я предупредил, короче...
Значит интересно все-таки? Ну ладно, так и быть, расскажу. - Я перекинул ногу на ногу и слегка поменял положение плеч, чтобы расслабить слушателей. - В общем так дело было...
...Сидел я, в общем. Просто сидел. Или лежал. Или стоял, что в принципе не важно, потому, что направления еще не было. И стало мне скучно. Просто скучно. И отделил я свет от тьмы и подумал: прикольно. То светло, то темно. Забавно так и необычно. И сидел втыкал на это многоцветие целый день. Но потом снова стало скучно. И создал я твердь. Земную. Ну типа взял несколько тератонн антиматерии и разложил ее на вещество с электронами и вещество с позитронами. Потом сконцентрировал массу света в отдельных точках и образовал привычные светила, распределив свет и тьму по уголкам вселенной. Далее по-быстрому соштамповал инопланетян и запряг их светила в галактики концентрировать. Они ребята смышленые оказались. А потом выбрал планетку одну, получше и сел на нее. На тени втыкать. Провтыкал остаток дня. Ну, в общем, стало интереснее.
На следующий день захотелось. И я создал Жидкость. Соединил набор молекул почвенного углерода, все остальные компоненты взял прямо из атмосферы. Попробовал. Понравилось. Но пить восьмидесятиградусный спирт одному - скучно. Поэтому я отделил от себя Отца и Сына и обозвался Духом святым. Ну торкнула меня идея. И остаток дня мы нагло пробухали.
На следующий день пришла маза забить косяк. Но для того, чтобы забить косяк, нужна трава. А траву я создать еще не удосужился. Ну это разве проблема? Неа. Ну вот пораскинул я своим триединым мозгом и создал растения всякие. Но тута и выяснился побочный эффект: растения на спирту не могли долго жить. Они начинали буянить, орать "Хочу еще!!", бить друг-другу стволы, а потом подыхали от белой горячки, закусаные насмерть пьяными лоботомированными хомячками. Которых, кстати, тоже еще не было. Ну не суть. В общем, пришлось спирт из жидкости убирать. Кое-где я в воду, конечно, соли добавил. Для прикола. Но в целом трава жила, тянулась и штырила. Втыкал остаток дня на хомячков и шушпанчика.
Потом стало хуже: Захотелось мне трубку для гаша. Ну а из чего ее делать? Из дерева - несолидно. Решил из кости. Создал жаб, змей и прочих тварей. Сделал трубку, обернутую кожей анаконды. Понравилось. Как щас помню: пятый день был.
На шестой мне стало грустно. Сезонное, видимо... И создал я птиц, животных и Проктолога, который на тот момент формы постоянной не имел. Но водку уже пил.
А потом пить с самим собой, пусть и триединым, и с Проктологом - скучно. И создал я... Кого? Ну с кем пить можно? Мужика, конечно. И мы с ним начали бухать жестоко. Оперативно.
К концу дня он мне и говорит: "Б-батя, еб твою ногу, ты мне аппарат-то сделал, а вот куда его пристроить - не додумался." Я от собственной тупости аж трубку разбил, изумляясь. Выдрал у мужика ребро, сделал новую трубку, забил туда плюшку, взорвал и сделал чуваку девушку. До конца дня я его не видел.
Потом мы долго бухали, потом я им комфорту заделал... Но говорил сволочам: "Не жрите галлюциногенные грибочки". Ибо нехуй. Но нет же. Проктолог к тому времени принял вполне человеческий облик, подвалил к этим уродам и нажарил им грибов. Те покушали и с катушек - бряк. Орут на проктолога: "Бля! Змея!!" Ну, глюки, в общем, неплохие словили. Ну я их и отправил в степи Египта. Тогда там еще были степи... Но потом туда пришел Проктолог. Он еще долго ходил по планете и грибы народу толкал.
С Каином и Авелем тоже нехорошо приключилось... Кто же знал, что Каин тупой такой. Ветер подул, у него дым к земле прибило, а у Авеля в небо утянуло... Ну он братца и порешал. Кретин. У Авеля в дары просто почти стакан плана затесался, вот я его дымок и стал тянуть. Естественно, его вверх утянуло. А тот...
Я сменил позу и посмотрел на изумленных слушателей. Тут самый пьяный и спрашивает: "А горы свернуть можешь?" Ну я гордо киваю, говорю: "Марианчкую впадину знаешь? Вот раньше она была горой." А он не верит. Ну я и доказал. Кто же знал, что волной столько народу в Индонезии поубивает? Трудно все-таки жить простому русскому Богу на этой чертовой планете...
пятница, 15 апреля 2005
В жестком ультрафиолете ночи стакан с джин-тоником светился как будто изнутри... Как растворенный лунный свет, переливаясь и мерцая, вливался в желудок... Тишина ночи. Метры сигарет и тишина. Абстрактная тишина без начала и конца, аккустический вакуум в объемах комнаты... Он хотел снова вернуться туда. Еще раз. Последний раз...
Под ногами застыла бездонная пустота, сжатая до этажной простоты, беспредельная бесконечность, бездна страхов и ощущений, хаос в масштабе единицы... Карниз, бордюр и двадцать метров бесконечности... Он стоял и ждал, вспоминая, абстрагируясь и улавливая малейшие колебания мыслей и воспоминаний. Шлейф мыслей скручивался в кольцо, замыкаясь и зацикливаясь, разветвляясь и скручиваясь обратно... Воспоминания ширились и заполняли собой весь свободный ресурс мозга, отодвигая на второй план показания сенсориума и окутывая мир жуткой параноидальной тишиной... Он вспоминал...
Был обычный летний день. Они шли, болтали, целовались... Все было как всегда. Все, как всегда, было идеально. Витрины, прохожие, машины, солнце и ветер. Просто хороший день. Контрастность ситуации была жуткой...
Карниз глухо пульсировал под ногами, бездна уже ждала свою новую жертву. Хаотичная пустота без эмоций и страха... Только шаг. Шаг в вечность. Карниз последний раз выдал глухую пульсацию и ударил его в ноги, подбросив вверх, а потом рванув вниз безумной гравитацией...
Самая обычная дорога, самый обычный день. Самый обычный идеально счастливый день... Все испортил только резкий хруст ее сминающихся нежных ребер. "Форд Транзит" был достаточно тяжелой машиной, чтобы хрупкие кости девушки лопнули, как стеклянные, разрезая мышцы и коверкая органы. Наверняка она даже не почувствовала боли, но в его мозгу навсегда засели эти звуки и сдавленный хрип агонизирующего организма... Ее лицо не пострадало, конечности тоже были в полном порядке. Пострадала только грудная клетка, взорвавшаяся осколками треснувшей жизни... Ее стон и хруст костей смешались с его стоном и перед границей вечности два события перестали быть удалены во времени. Можно сказать, они умерли одновременно...
...Так и не выпив в последний раз растворенного в воде лунного света...
Под ногами застыла бездонная пустота, сжатая до этажной простоты, беспредельная бесконечность, бездна страхов и ощущений, хаос в масштабе единицы... Карниз, бордюр и двадцать метров бесконечности... Он стоял и ждал, вспоминая, абстрагируясь и улавливая малейшие колебания мыслей и воспоминаний. Шлейф мыслей скручивался в кольцо, замыкаясь и зацикливаясь, разветвляясь и скручиваясь обратно... Воспоминания ширились и заполняли собой весь свободный ресурс мозга, отодвигая на второй план показания сенсориума и окутывая мир жуткой параноидальной тишиной... Он вспоминал...
Был обычный летний день. Они шли, болтали, целовались... Все было как всегда. Все, как всегда, было идеально. Витрины, прохожие, машины, солнце и ветер. Просто хороший день. Контрастность ситуации была жуткой...
Карниз глухо пульсировал под ногами, бездна уже ждала свою новую жертву. Хаотичная пустота без эмоций и страха... Только шаг. Шаг в вечность. Карниз последний раз выдал глухую пульсацию и ударил его в ноги, подбросив вверх, а потом рванув вниз безумной гравитацией...
Самая обычная дорога, самый обычный день. Самый обычный идеально счастливый день... Все испортил только резкий хруст ее сминающихся нежных ребер. "Форд Транзит" был достаточно тяжелой машиной, чтобы хрупкие кости девушки лопнули, как стеклянные, разрезая мышцы и коверкая органы. Наверняка она даже не почувствовала боли, но в его мозгу навсегда засели эти звуки и сдавленный хрип агонизирующего организма... Ее лицо не пострадало, конечности тоже были в полном порядке. Пострадала только грудная клетка, взорвавшаяся осколками треснувшей жизни... Ее стон и хруст костей смешались с его стоном и перед границей вечности два события перестали быть удалены во времени. Можно сказать, они умерли одновременно...
...Так и не выпив в последний раз растворенного в воде лунного света...
суббота, 19 марта 2005
Двадцать метров вперед и привал... Парнишка месил снег ботинками уже седьмой час... Все дерьмо, которое можно было на себя вылить, он уже вылил...
...Обычный летний день... Он шел мимо какого-то из магазинов, когда столкнулся с ней... Все как обычно: извинения, разговор, телефоны... Ну позвонил... Ну поговорили... Ну встретились...
Они гуляли весь день, болтая ни о чем. Потом была ночь в одном из темных парков... Они целовались, а звезды вычерчивали на земле рвущиеся тени... Тогда все еще было обычно...
Он ненавидел себя за то, что приехал в эту дыру вне цивилизации... Восемь часов от города. Ну вот кто, спрашивается, просил его гробить машину? Оригинальный способ умереть: замерзнуть в шестистах километрах от ближайшего города... Суицидник...
...Потом они долго шли по дороге к ее дому, а она рассказывала ему о себе, о родтиелях. Ни о чем и обо всем. А ему было все-равно. Он просто хотел, чтобы она говорила... Это было так давно...
Холод прорезал одежду и сковал тело... Пальцы уже почти не двигались... Он упал лицом вверх и увидел над собой черное зимнее небо... Оно ничуть не изменилось. Только стало четче, глубже, туманней... Отказали локтевые и коленные сочленения. Он четко анализировал ситуацию...
...Потом была страстная ночь, объятья и поцелуи, он шептал ей слова, оона тихо смеялась, а за окном пел соловей...
Кожа потеряла чувствительность. Нейроны отмирали, мышцы деревенели. Дальше пришла боль: костные ткани промерзли и начали сокращаться, а мышечные волокна начали рваться, отделяясь от кости... Он лежал и не мог двигаться... Нервные процессы замедлились... Да-а... Скоро придет паралич. Когда костный мозг начнет промерзать, тело выгнет дугой и скрепит в самой призрачной позе жутким холодом...
...Он дарил ей цветы, она смеялась и называла его любимым... Он шептал ей признания, а она зарывалась в его волосы... Они были счастливы...
Слизистая стала превращаться в корочку льда. Видимо, это ощущение неприятно, но нервы уже не посылали сигналов... Промерзал головной мозг... Процессы стали тормозиться, небо потускнело...
...Он стоял над могилой и плакал... В последний раз... Какой-то дальнобойщик намотал куски ее тела на протекторы многотонной машины, смешав с асфальтовой пылью ее кровь и треснувшие по швам мечты...
Синапсы перестают проводить сигнал. В глазах сереет. Мир становится пустым. Это не он умирает, это умирает мир, окружавший его... Как защитная реакция приходит счастье: человек должен умирать счастливым... Он бы и засмеялся, но альвеолы превратились в ледяной ком и не могут позволить себе сократиться... Мозг работает на последних резервах, вырывая кислород из каждой клетки организма, стремясь сохранить себя... Кровь рвет сосуды, замерзая острыми льдинками... Небо сереет и вдруг становится совсем ярким и четким, звезды ускоряют движение, а потом замирают совсем... А он остается лежать, вырывая душу из тела под этим небом...
Под этим, навсегда остановившимся, зимним небом...
...Обычный летний день... Он шел мимо какого-то из магазинов, когда столкнулся с ней... Все как обычно: извинения, разговор, телефоны... Ну позвонил... Ну поговорили... Ну встретились...
Они гуляли весь день, болтая ни о чем. Потом была ночь в одном из темных парков... Они целовались, а звезды вычерчивали на земле рвущиеся тени... Тогда все еще было обычно...
Он ненавидел себя за то, что приехал в эту дыру вне цивилизации... Восемь часов от города. Ну вот кто, спрашивается, просил его гробить машину? Оригинальный способ умереть: замерзнуть в шестистах километрах от ближайшего города... Суицидник...
...Потом они долго шли по дороге к ее дому, а она рассказывала ему о себе, о родтиелях. Ни о чем и обо всем. А ему было все-равно. Он просто хотел, чтобы она говорила... Это было так давно...
Холод прорезал одежду и сковал тело... Пальцы уже почти не двигались... Он упал лицом вверх и увидел над собой черное зимнее небо... Оно ничуть не изменилось. Только стало четче, глубже, туманней... Отказали локтевые и коленные сочленения. Он четко анализировал ситуацию...
...Потом была страстная ночь, объятья и поцелуи, он шептал ей слова, оона тихо смеялась, а за окном пел соловей...
Кожа потеряла чувствительность. Нейроны отмирали, мышцы деревенели. Дальше пришла боль: костные ткани промерзли и начали сокращаться, а мышечные волокна начали рваться, отделяясь от кости... Он лежал и не мог двигаться... Нервные процессы замедлились... Да-а... Скоро придет паралич. Когда костный мозг начнет промерзать, тело выгнет дугой и скрепит в самой призрачной позе жутким холодом...
...Он дарил ей цветы, она смеялась и называла его любимым... Он шептал ей признания, а она зарывалась в его волосы... Они были счастливы...
Слизистая стала превращаться в корочку льда. Видимо, это ощущение неприятно, но нервы уже не посылали сигналов... Промерзал головной мозг... Процессы стали тормозиться, небо потускнело...
...Он стоял над могилой и плакал... В последний раз... Какой-то дальнобойщик намотал куски ее тела на протекторы многотонной машины, смешав с асфальтовой пылью ее кровь и треснувшие по швам мечты...
Синапсы перестают проводить сигнал. В глазах сереет. Мир становится пустым. Это не он умирает, это умирает мир, окружавший его... Как защитная реакция приходит счастье: человек должен умирать счастливым... Он бы и засмеялся, но альвеолы превратились в ледяной ком и не могут позволить себе сократиться... Мозг работает на последних резервах, вырывая кислород из каждой клетки организма, стремясь сохранить себя... Кровь рвет сосуды, замерзая острыми льдинками... Небо сереет и вдруг становится совсем ярким и четким, звезды ускоряют движение, а потом замирают совсем... А он остается лежать, вырывая душу из тела под этим небом...
Под этим, навсегда остановившимся, зимним небом...
пятница, 04 марта 2005
Он стоял на дороге и смотрел на разбитую машину. Жуткое месиво металла, пластика и человеческой плоти... Он стоял и смотрел на обрывки лица водителя и думал... Вспоминал...
Короткие гудки захлебнулись обломками пластика и жалко зацокали по паркету. Телефон восстановлению не подлежит. Он не любил такие телефонные разговоры... Он вышел из квартиры, закрыл дверь и вызвал лифт. Через полминуты он уже открывал дверь "Ситроена" Подарок на двадцатилетие выглядел как только что с витрины, искра подожгла бензовоздушную смесь и тихое урчание мотора влилось в шипение листьев в парке. Лето...
Отпущенное сцепление выплюнуло машину на проезжую часть. Улицы были свободны и уже через двадцать минут дорога нырнула в пригородный лес. Он выдавил акселератор и форсунки вдавили в цилиндры новую порцию обогащенной смеси. Ход поршней ускорился и где-то чуть впереди с легким щелчком встала на место шестерня четвертой передачи. Лес ускорил свой бег. Парень гнал...
Он вливался в машину, замещал свой разум холодным машинным борткомпьютером. Он стал машиной. Это в его груди теперь ходили поршни, это его мозг смешивал бензин с воздухом, это его кожу рвала острая наждачка ветра... Он хотел скорости.
Легкое подрагивание корпуса и измененный рев движка почти ни о чем ему не говорили. Где-то в автосервисе регулировщик зажигания забил на свою задачу и теперь в цилиндрах шла детонация. Тихий грохот сотен взрывов толкал поршни, а в выхлопной трубе появилось красноватое зарево. Но ему и этого было мало... Где-то на границе человеческого сознания рука нащупала рычажок. Форсунки вдавили нитро в движок и рев в очередной раз изменился. Теперь вибрации рвали корпус. Поставить в багажник баллон сжатого топлива было неплохой идеей...
На одном из поворотов вылетела передача. Глухой удар и тишина... Машину подняо над землей на пару сантиметров...
Он пытался двигаться, но позвоночник был разорван боковой дверью... Он не видел, он не слышал, он уже не жил... Губы прошептали: "Мы не будем вместе", - но в раздавленных легких уже не было воздуха, чтобы превратить шепот в звук...
Парень потянулся было за сигаретой, но понял, что забыл пачку в прошлой жизни. Он попробовал плюнуть со злости на рваную кору старого дуба, но сообразил, что слюнные железы остались там же... Он развернулся и пошел по дороге, которой когда-то правил. Он пошел в никуда. Он уходил туда, где ее никогда не будет...
Короткие гудки захлебнулись обломками пластика и жалко зацокали по паркету. Телефон восстановлению не подлежит. Он не любил такие телефонные разговоры... Он вышел из квартиры, закрыл дверь и вызвал лифт. Через полминуты он уже открывал дверь "Ситроена" Подарок на двадцатилетие выглядел как только что с витрины, искра подожгла бензовоздушную смесь и тихое урчание мотора влилось в шипение листьев в парке. Лето...
Отпущенное сцепление выплюнуло машину на проезжую часть. Улицы были свободны и уже через двадцать минут дорога нырнула в пригородный лес. Он выдавил акселератор и форсунки вдавили в цилиндры новую порцию обогащенной смеси. Ход поршней ускорился и где-то чуть впереди с легким щелчком встала на место шестерня четвертой передачи. Лес ускорил свой бег. Парень гнал...
Он вливался в машину, замещал свой разум холодным машинным борткомпьютером. Он стал машиной. Это в его груди теперь ходили поршни, это его мозг смешивал бензин с воздухом, это его кожу рвала острая наждачка ветра... Он хотел скорости.
Легкое подрагивание корпуса и измененный рев движка почти ни о чем ему не говорили. Где-то в автосервисе регулировщик зажигания забил на свою задачу и теперь в цилиндрах шла детонация. Тихий грохот сотен взрывов толкал поршни, а в выхлопной трубе появилось красноватое зарево. Но ему и этого было мало... Где-то на границе человеческого сознания рука нащупала рычажок. Форсунки вдавили нитро в движок и рев в очередной раз изменился. Теперь вибрации рвали корпус. Поставить в багажник баллон сжатого топлива было неплохой идеей...
На одном из поворотов вылетела передача. Глухой удар и тишина... Машину подняо над землей на пару сантиметров...
Он пытался двигаться, но позвоночник был разорван боковой дверью... Он не видел, он не слышал, он уже не жил... Губы прошептали: "Мы не будем вместе", - но в раздавленных легких уже не было воздуха, чтобы превратить шепот в звук...
Парень потянулся было за сигаретой, но понял, что забыл пачку в прошлой жизни. Он попробовал плюнуть со злости на рваную кору старого дуба, но сообразил, что слюнные железы остались там же... Он развернулся и пошел по дороге, которой когда-то правил. Он пошел в никуда. Он уходил туда, где ее никогда не будет...